Несмотря на огромные жертвы, многочисленные компромиссы и обязательную вставку о «героическом полковнике Брежневе», путь рукописи «Воспоминаний и размышлений» от редакторского стола к печатным машинам все равно был тернист. Будущая книга постоянно вызывала «высочайшее неудовольствие». За год до ее издания Кремль взбаламутила «утечка» копии рукописи за рубеж, к которой – buyonlinebook.ru как потом выяснилось – сам Жуков никакого отношения не имел. После чего хочешь – не хочешь, глупо было не выпускать ее в свет. Также не очень получилось и с укрощением маршальского текста методом идеологической правки. Потому что в 1968 г. до сознания верхов вдруг дошло, что, как «Воспоминания…» ни кромсай, в них все равно останется «бомба» из полутора тысяч документов, которыми маршал подкреплял свои личные впечатления и оценки. До этого по той же тропке к наглухо доселе закрытым архивам пробрались при написании своих мемуаров маршалы А. Василевский, К. Рокоссовский, И. Баграмян и генерал армии, бывший начальник Генштаба С. Штеменко. По мнению инстанции, предложенный ими объем информации для всеобщего потребления и так был излишен. А тут еще Жуков! Недаром на заседании Политбюро 3 марта Брежнев с раздражением говорил: «У нас появилось за последнее время много мемуарной литературы… Освещают, например, Отечественную войну вкривь и вкось, где-то берут документы в архивах, искажают, перевирают эти документы… Где эти люди берут документы? Почему у нас стало так свободно с этим вопросом? »

На гневный вопрос такого крупного знатока отечественной военной истории маршал Гречко среагировал мгновенно: «…С архивами мы разберемся и наведем порядок» [151].

Разобрались, действительно, оперативно. Но многостраничный труд Г. Жукова просто выкинуть в корзину уже было невозможно: в декабре 1968 г. книгу подписали в печать. А уже в апреле 1969 г. к столичному магазину на Мясницкой (тогда ул. Кирова) пришлось вызывать конную милицию: в погоне за экземплярами первого 100-тысячного тиража толпа высадила витрину.

Зато архивы прикрыли капитально. А главное – утвердили в информации и пропаганде принципы, предложенные руководством Министерства обороны. Дабы все авторы знали, что и как должно писать о Великой Отечественной войне, о чем и каким образом размышлять. Строптивых примерным образом наказали. Тому же Камолову военные отомстили жестоко. Его посадили в тюрьму по доносу якобы за продажу немецкому издательству какого-то космического снимка, не представлявшего, как потом оказалось, никакого секрета.

Ну а в книге Жукова следы державного давления и так зияли купюрами, пропусками, недосказанностями и намертво укоренившимися в советской историографии клише.

Одно из таких как раз было связано с обстоятельствами штурма Рейхстага. А точнее, с приведенным в «Воспоминаниях» эпизодом, когда командарм Кузнецов «где-то около 15. 00» 30 апреля 1945 г. по телефону докладывал Жукову: «На Рейхстаге – Красное знамя! Ура, товарищ маршал! » Далее в первом издании автор цитировал п. 2 собственного приказа № 6, где черным по белому было написано, что войска 3-й ударной армии «сломили сопротивление врага, заняли главное здание Рейхстага и сегодня, 30. 4. 45 в 14. 25 подняли на нем наш советский флаг». Важно заметить, что во втором издании, над которым Жуков начал работу сразу же после выхода первого и закончил ее практически перед самой своей смертью в июне 1974 г. , время овладения Рейхстагом перенесено автором на «18. 00», а в тексте приказа № 6 красноречиво заменено отточием. Трудно сказать, куда изначально смотрели приставленные к Жукову многочисленные проверяльщики (в том числе и из Института военной истории). Ясно, что ноябрьского совещания 1961 г. для них как бы не существовало. Но ведь был же у них под носом его итог – статья И. Климова в 5-м томе самой свежей тогда энциклопедии Великой Отечественной войны как раз с компромиссным «18. 00». Судя по осторожному отношению Г. Жукова в наградном знаменосном вопросе и самому Знамени № 5 еще в 1945 г. , маршал уже давно знал истинную цену достоверности доклада о взятии Рейхстага в официально указанное время. И в процессе работы над мемуарами мучился только над одной проблемой – как и правду преподнести, и цензурные рогатки обойти. Поэтому, скорее всего, Жуков сам (или по подсказке редакторов) при внесении уточнений во второе издание заглянул в шеститомник. И внес в свой текст изменение, хоть и все равно не точное, но все же опрокидывающее злополучное донесение В. Шатилова.

Как это ни странно звучит, но, возможно, тому невольно поспособствовал и сам бывший комдив 150-й. А конкретнее, его письмо, которое в конце 1971г. генерал-лейтенант отправил Жукову. В своем послании Шатилов поправлял маршала, утверждая, что основная роль во взятии Рейхстага принадлежала только дивизии, которой командовал он. Г. Жуков в своем ответе от 5. 12. 71 написал: «Я очень сожалею, что Вы так больно реагируете на включение в мою книгу „Воспоминания и размышления“ 171-й дивизии (полковника Негоды). О том, что 171-я дивизия билась за район Рейхстага и участвовала в захвате самого Рейхстага, описано правильно. При описании боев за Рейхстаг я и издательство руководствовались приказом Военного совета 1-го Белорусского фронта, копию которого я Вам посылаю. В этом приказе, п. 3, как видите, стоит 171-я дивизия, а затем 150-я…» [152]

После ответа Шатилову Жуков немедленно отправил в издательство АПН, где шла работа над вторым изданием его книги, записку. Вот о чем он просил в ней редактора А. Миркину: «Уважаемая Анна Давыдовна! Для окончательного убеждения генерала Шатилова и его боевых соратников прошу Вас боевое распоряжение командира корпуса Переверткина поместить в текст о взятии Рейхстага. Думаю, что лучше всего поместить выше изложения хода боя за Рейхстаг… »

Видимо, тогда же при уточнении обстоятельств данного эпизода Жуков снял для себя все связанные с его правдоподобностью вопросы. Жуковское отточие при цитировании собственного 20-летней давности приказа № 6 – красноречивое тому свидетельство. Единственное, чего самостоятельно он уже не мог установить,  – точное время действительного взятия и водружения. Да и кто ему это позволил бы?